СМЫСЛ АТАРАКСИИ ИЛИ ПАРАДОКСЫ АНТОЛОГИИ

Атараксия (от греч. ataraxia — отсутствие волнений, невозмутимость) — в философии Эпикура и его школы — состояние душевного покоя, невозмутимости, к которому должен стремиться человек, в особенности мудрец. Атараксия является предварительным условием достижения счастья и заключается в избавлении от страха перед богами, смертью и загробным миром, от чувства беспокойства перед непонятным в природе; она предполагает ограничение потребностей, умеренность в наслаждениях, отход от общественных и государственных дел.

Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004.

 

     Есть книги, которые не хотят быть прочитанными в домашней тривиальной обстановке: между кипящим на плите борщом и телевизором, под дебильный хохоток с экрана Губки Боба или тяжелую как июльский шмель ивритскую бубню Тенцера Маньяка. Они требуют особенного состояния души: освобожденного хоть ненадолго, хоть на день от цивилизации и интернета. Но с мобильным телефоном: не праздных звонков ради, а исключительно для встроенной в телефон камеры. Которая фиксирует окружающее без особого пафоса: "что вижу - о том и пою", как говорил то ли казах, то ли чукча в известном анекдоте.

    Посему один спокойный летний шабат был посвящен Лифте и чтению "Альтернативной антологии прозы" - если уж наслаждаться, то на полную катушку!

На стене явственно виден нимб, хоть и не совсем оцентрованный по голове :)

    В полной мере насладившись безмятежным днем, на исходе субботы вернулась к цивилизации, интернету и кастрюлям... Стала проглядывать снимки и вдруг осознала что живой организм Лифты прочел книгу вместе со мной! Тотчас написала в мейл Владимиру Тарасову:

         "Володя, здравствуй! Мне понадобилось достаточно долгое время, чтобы прочитать Антологию. Она просто "не читалась" до тех пор, покуда я не спустилась с нею вчера на целый день в Лифту. Вот там-то случилось странное: книга была не только прочитана на одном дыхании, но и проиллюстрировалась Лифтой! Я стала разбирать вчера вечером фото, которые мы наснимали, и поняла что это иллюстрации к Антологии! Причем некоторые из них были сняты ДО прочтения той или иной вещи... Хотелось бы довести этот парадокс до широкой аудитории: например, выложить в Фейсбуке подборку снимков с текстом авторов сборника. Но поскольку копирайт там твой, а я очень трепетно отношусь к правам на любую собственность, на интеллектуальную - особенно, то прошу у тебя разрешения на цитирование.

         Посылаю тебе несколько снимков: к ним цитаты нет. Жду твоего ответа по поводу моей идеи с иллюстрациями.   Лиля.

 

         P.S. Последний снимок - это "Дерево похожее на вишню" Лубоцкого. Что оно делает в антологии прозы - мне не совсем понятно: это же чистой воды поэзия! Как впрочем и бОльшей частью твои "Фрагменты посвящения". К досадным мелочам типа опечаток, "слипшегося" на некоторых страницах текста и откровенных грамматических ошибок придираться не буду. Хотя если тебе интересно - укажу :) Но общее впечатление от книги - очень хорошо!"

 

Ответ Тарасова:

      "Лиля, я не против ни цитирования, ни некоторых парадоксов. Впрочем, и общего впечатления тоже - не. В Фэйсбуке тебе придётся объяснить ряд моментов, если я правильно понимаю ситуацию, например: это - ДО прочтения, а ВООБЩЕ - на одном дыхании, ХОТЯ СТРАННО - книга "не читалась" дома... Ладно, шучу. Да, Лубоцкий - поэтич. текст, Фрагменты - тоже зачастую, но ведь и Малер - поэтизация мира урок и лагерных нравов (не влияет тут, согласен я с таким вИдением  или не очень), Игры в горах ЯП - тоже поэтичная вещь. Да и удивляешь ты меня: а чего ты ожидала от поэта Тарасова? Что он станет ни с того, ни с сего деревянным, постным и унылым, тупо казённым? Понятное дело, что ПОЭТ из чужой прозы выберет определённого рода вещи, понятно также, что его проза - проза поэта. А как иначе? По мне - даже этот абзац можешь поместить в Фэйсбуке 

В любом случае, я рад, Лиля, что тебе понравилось, но самое главное, что ты не акцентируешь внимания на мелких недостатках, это хороший знак, и я знаю почему так говорю - мне известна въедливость Лили-читателя"

 

       Да уж, уел... не спорю....А касаемо  въедливости моей - чистая правда :) Еще это называется - "врожденная грамотность": качество по нынешним временам довольно редкое. Обращаюсь к Тарасову-ПОЭТУ: вот представь себе что купаешься в море: бескрайнем, теплом, завораживающем мягкими вздохами небольшой волны, цветом глубокого малахита на дне и  прозрачного хризолита на поверхности. Ныряешь - и, открыв глаза, видишь дивный сказочный мир, со стайками разноцветных рыб, водорослями-лианами, камешками на дне... В полном восторге выныриваешь  - а перед тобой на сверкающей солнечными блёстками поверхности воды расплывается зелёная сопля... Причём явно не твоя, а чья-то! Этот "ляп" - и есть грамматическая ошибка в тексте. Брезгливо отогнав волну с соплёй, плывешь дальше, а тут тебе навстречу дохлым серебряным плевочком рыбка-запятая: не так противно, но былой гармонии  уже поубавилось.... И тут зарябило-заблестело-слилось: где море, где берег - барахтаешься, не поймешь ничего: это уже огрехи типографского набора. Володя, читатели - они ведь разные бывают, ты уж помилосердствуй! 

 

   Фото, они же иллюстрации, у меня начинаются с  Лубоцкого. Его стихи, изложенные вроде бы прозой, проговариваются только "на вдохе" - ознобно-нервные, утонченные, очень нездешние... Живые и дышащие.

"Дерево похожее на вишню"... А в Лифте что ни дерево - то похоже! 

Это уже просто "вишневый компот": потому что в банке!

      А то дерево что непохожее на вишню - оно "белоголовой ивой, склонившейся памелой".  Я уже говорила однажды, что подмена слов "омела" на "памела" совершенно уместна в наших палестинах. Вот и доказательство: омела на памеле! ( Цитрус этот изначально называется "помелло", но "памела" более приятна на слух: нет ассоциации с "помелОм" - ведьминой метлой.) Омелы  на лифтинских деревьях очень много: и на цитрусах, и на оливах, и на миндале. Растение мистическое, колдовское...

Ею украшали дома снаружи в знак того, что путник найдет здесь приют. Действительно, в прошлом году мы ночевали именно в этом домике. Утром выйдя ненадолго - полчаса потом его искали: заморочила нас омела!

Это фото из другой серии, снято нынешней весной в Иерусалиме.

   "Далеко на востоке есть дерево, похожее на вишню, чьи яркие красивые цветы, такие липкие, лиловые, что глаз не оторвать - они к ним сами прилипают. Издали смотреть - навек прищуришь веки, сосредоточишься - и зачаруют, вызовут сенную лихорадку - лицо опухнет, вздуется и пожелтеет. За ним - народ пророков, что сорок лет скитался по пустыне одиноко, пока не озверел и перерезал тьму племен, все записав подробно в книгу - его с тех пор не любят". (Владимир Лубоцкий. "Дерево похожее на вишню")

"...В сезон дождей от жарких орхидей отпал трепещущий кусочек, пару сантиметров пропитанного кровью мясца..."

"...и переросток-психопат пустил Офелию поплавать. С тихим плеском побегать тенью в заводях реки. Не раздеваясь. Сорванной кувшинкой скользить над омутом. Белоголовой ивой, склонившейся памелой. Как утлый траурный кораблик, что деревянно бьётся в дно души и гулко отдается в целом выдолбленном теле, как погребальное каноэ последнего и заскучавшего индейца". (Владимир Лубоцкий. "Дерево похожее на вишню")

 

    Давно мне так хорошо не читалось! 

 

    Далее (не по оглавлению Антологии, а в установленном Лифтой порядке) - Исраэль Малер, ранее мною никогда не читанный.Стала искать о нем в интернете, нашла статью Азриэля Шонберга (лит.псевдоним Исраэля Малера) в журнале "Двоеточие": НА ЛОНЕ МАЧЕХИ ЗЕМЛИ (Три этапа основного цикла развития русскоязычной литературы в условиях Израиля (1950-е -1990-е)). Вот небольшой отрывок из нее.

 http://dvoetochie.wordpress.com/2012/03/28/schonberg-na-lone/

  "И так уж получилось, что единственными литераторами, прозаиками и поэтами, пишущими на русском языке, оказался небольшой кружок людей, которых можно было назвать графоманами, когда бы не некоторые особенности их творчества. Это были в основном люди интеллигентных профессий – врачи, юристы, архитекторы, инженеры, бежавшие от большевиков, от нацистов, и от кого только не бежавшие. Они имели карманные часы, жилеты, двигались размеренно, пили чай, много читали, любили в кругу своем порассуждать, они носили толстые обручальные кольца. У них не было обычая оплевывать друг друга. Они любили друг друга, поддерживали связь, обменивались стихами и взаимовосторгались.Они не искали славы в русской литературе, не соотносили себя с ней, не мечтали о публикации в “Огоньке” или “Крокодиле”. Они не соотносили себя с Россией вообще. Обладая знанием нескольких языков, они продолжали писать по-русски, но их отношения с могучим (вечнеет все) носили характер “без взаимных обязательств”. Они ничего не обещали русской литературе, ей они были глубоко безразличны".

 

     Малеровские "Веры, Надежды, Любви", как он  их сам называет - "фельетоны" о жизни зэков. Страшные, морозные, хлесткие - и в то же время звенящие какой-то своей поэтикой: не поэтизацией каторжного житья-бытья, а исконно-русской напевностью северного сказа. "От сумы да тюрьмы. Все там будем. Век живи - век учись. Сегодня жив, завтра жил". Что же Лифта приготовила - да и можно ли найти такому соответствие? Оказалось - приготовила, оказалось - можно!

Беломор - это не название папирос, а генетическая память русских. Вот, лежит себе на подоконнике в домике лифтинском, о вечномерзлотной каторге напоминает....

"17-го августа, как сейчас помню, когда сел на лесоповале Косой за кустиками, штаны спустил, зад в траву окунул, по прямой сзади подошел хозяин его. Полосой, железякой с размаху - будённым - ему голову снёс. Она в ту же траву и шлёпнулась. Подскочил Косой, выпрямился, но головы-то нет. Как не было". (Исраэль Малер. "Веры, Надежды, Любви")

"подай братик хоть туалетный квадратик" - это голова Косого из травы взывает. Жопа-то на месте осталась...

 

    Цитата из http://lib.ru/NEWPROZA/WINOKUR_M/golany.txt

    Моисей (Моше) Винокур - "водитель грузовика и тренер по боксу - является одним из основных русскоязычных израильских авторов... Он хранил дома противотанковую ракету "лау" и сговаривался с другом взорвать мечеть Аль-Акса (если вы помните, находящуюся на месте Храма)". 

"- Сегодня нельзя писать стихи. Сегодня быть поэтом - это как вырядиться в цилиндр, во фрак, взять тросточку и пойти пить пиво в забегаловку...

- В основном наша проза сегодня - это не русская проза, это напоминает неумелые переводы с идиша...

- Я не писатель. За паранойю не платят. Я только стараюсь не врать. Загнать слова в несколько точных предложений. На бандерлошен.

- Пишу я... не на русском языке, и ни в коем случае на это не претендую. Б-же сохрани... А как живу, дышу и хрюкаю - на языке славянских отморозков - на РУСИТЕ. На языке. Доступном Понимания! Мы на равных толкуем с сабрами (полными чучмеками в сюрре), когда, сбившись в авангардные полки, выходим на кровавые разборки с мокрушниками. Русит - да это рефлекс собаки Павлова на бездарную, бесплодную Метрополию - кусок надменного нихуя, тьма-тьмущая - кабы не Мишенька Лермонтов, Веничка Ерофеев да великомученик Варлам Шаламов". (Миша Пундик. ОТОБРАННЫЙ ВИНОКУР)  gornischt.org/vinokur.htm

 

   Сладкий дымок "травки" веет над дальними пастбищами Моисея Винокура. Его Песнь Песней Большой Алии написана на русите. С богатейшими вкраплениями других языков, жаргонов и диалектов. Тут уж ничего не поделаешь: на нашем разноплеменном клочке благодатной земли  взаимопроникновение культур неизбежно. Как правило, языки первым делом обоюдно обогащает развесистая матерщина. Поэтому все израильтяне: что сабры, что "вновь прибывшие" - в какой-то степени полиглоты.

"Лежим мы как-то с Тулинькой, счастливые после близости, и курим анашу. Строго по заповеди спасения утопленников. Рот в рот". (Моисей Винокур. "Дальние пастбища")

"Чтобы не сойти с ума, прошу Тулиньку снарядить свежий банг. Хапнул - и, представьте - мне действительно полегчало".

"Над державой носился синий хаос мигалок и вой сирен метался над бездной. Когда они подъехали и одевали "бананы" на конечности бренной оболочки, мое астральное тело, проскочив низкую облачность, купалось в амброзии артезианских иллюзий. Как в Баден-Бадене".

"Сидим мы с Тулинькой под смоковницей на склоне холма и любуемся Афулой. Античный город. Со времен разрушения Второго храма ничего, кроме безработицы, там не произошло". (Моисей Винокур. "Дальние пастбища")

 

           P.S. к Винокуру. Оказывается, в сокращенном варианте "Дальние пастбища" были однажды опубликованы как "Песнь Песней", чего я не знала, но каким-то образом почувствовала... Спасибо двум Владимирам - Тарасову и Лубоцкому за совершенно колдовской поэтический вечер 13-го сентября,  двум Маринам - милейшим хозяйкам галереи "Скицца" за душевную атмосферу и Бобу Юрочкину за прекрасную музыку!

 

         Следующий автор - Виктор Панэ, "Нарукавники для журавлей". Будто не текст читаешь, а живой рассказ слушаешь... Плавно-неспешно о  "прошлой" жизни повествует. И вроде жизнь та, свинцово-мерзостная, знакома навылет, и говорено было не раз обо всём на диссидентских кухнях бескрайнего СССР - а ведь не оторвешься. Взахлёб читаешь-читаешь, страничку перевернешь и вдруг - ах! - закончилось... А хочется чтобы дальше рассказывал свои истории, потихоньку так, вполголоса - ведь о серьезном не всегда кричат с надрывом.

       А Лифта морочит почище лешего из русских сказок: по второму кругу водит, те же фото снова подбрасывает для иллюстрации - сборник-то, оказывается, одной жилкой пульсирует! Ну и ладно, посмотрим что там получилось...

"Если всё же предпочитаем брать в жёны девушку из захолустья, неизбалованную, без удобств, то хотелось бы освежиться подробностями, без каких именно удобств, конкретней, пожалуйста". (Виктор Панэ. "Нарукавники для журавлей")

"Ну и, естественно, в деревне туалеты во дворе. Зимой холодно и ветрено, мороз пощипывает пальцы. Летом зелёные крупные мухи и запах неприятнейший. И вообще мероприятие не для слабонервных". (Виктор Панэ. "Нарукавники для журавлей")

"Туалетной бумаги, конечно, нет, в наше время её нигде не было. Её, по слухам, использовали по-другому, добавляли в фарш при изготовлении варёной колбасы на мясокомбинатах. Для увеличения объема продукции. Где-то так оно и по вкусу напоминало". (Виктор Панэ. "Нарукавники для журавлей")

"В лёгкой беседе, на вопрос, почему он развёлся с последней, третьей женой, симулянт Фра ничего не нашёл ответить, как то, что жена омещанилась и стала как все. Как забеременела и родила, так перестала травку курить и куролесить. Исчез в ней бунтарский дух. А у Фра, стало быть, не исчез и после пятидесяти. Не беременеет и не рожает". (Виктор Панэ. "Нарукавники для журавлей")

     И непонятно чей профиль на стене: то ли Фра-симулянт, то ли супруга его, Фро из рассказа Андрея Платонова, но ясно же - люди не чужие, хоть и разведённые давно....

 

    Дальше снова не по порядку, а как оно сложилось - Люся Генсировская. Рассказы щемящие, трогательные....

   "Все собаки попадают в рай", это несомненно. Вот он Чап, бескорыстный защитник, охраняет подходы к вратам Горнего Иерусалима. А если позовешь, то  снова придет на помощь: человеком или собакой, во сне или наяву - это неважно уже.

"По дороге вслед за ней трусила крупная рыжая собака. Сообразив, что ее заметили, собака остановилась шагах в десяти, потом села на задние лапы, склонив набок большую голову и дружелюбно взбила хвостом маленькую песчаную бурю на дорожке."(Люся Генсировская. "Чап")

    А на стене другого дома целое панно: то ли al fresco, то ли  al secco - лошадь Куколка и ее наездница!

"...я держусь, сжимаю непослушные колени изо всех сил, и на всякий случай прихватываю в кулак длинную гриву - риск! - свистит мне в ухо ветер. Риск! - с восторгом отзываюсь я и продолжаю опасную беспечную скачку - мне весело и немного страшно. Куколка летит, чуть раскачиваясь, как большая лодка, я удачно ловлю ритм и в этот миг мне хочется крикнуть что-нибудь безумное, ну, например - я кентавр! - или ещё какую-нибудь глупость. Но тут Куколка нагоняет смену и, даже не подумав пристроиться в хвост, тем же ровным галопом начинает обгон". (Люся Генсировская. "Куколка")

 

     В этот расписной домик Лифта не зря меня привела - вот она Ярослава, в уголке картины... Пишет свои сказки-фантазии, перетекающие одна в другую. А может и не сказки это вовсе - кто знает?..

"...а мысль рвалась туда, вовнутрь листа - убежать по нарисованным дорожкам, ступнями босых ног почувствовать вновь пробирающее насквозь покалывание камушков и травинок, прильнуть к необъятному стогу, полной грудью вобрав одурманивающий запах настоявшихся на солнце сочных трав... И, листая альбомы, думала - вот чудо". (Ярослава Фаворская. "Возвращение")

"А то пейзаж найду, где и не бывала никогда - пустыня, горы, пальмы, виноградники... В нашем краю такого не бывало, а узнаваемо всё - будто там гуляла однажды, скользя взором по крутым обрывам, по деревьям и цветам заморским..."

" - Как исполнится тебе пятнадцать лет, заберут тебя в страну дальнюю, южную, где солнце нещадное превращает землю в песок и камень". (Ярослава Фаворская. "Возвращение")

 

     С Яковом Пятигорским у меня заминка вышла... Читаю "Игры в горах", а в уголке сознания deja vu обитает, комариком звенит "... Всё тЕнали бороговЫ" Льюиса  Пэджета, это - псевдоним Генри Каттнера, автора бесподобной саги о Хогбенах... Нашла каттнеровское  http://lib.ru/KUTTNER/borogovs.txt  Хвала прогрессу и интернету, по полкам шарить не надо, да и полки те в России остались: не доехала любимая библиотека со мной до Израиля... Потом снова Пятигорского читаю - оказывается, совсем о другом. И по-другому. Нанизывается рассказ яркими бусинами, сплетается причудливым ожерельем... "Игры в горах" - не об ушедших за грань каттнеровских детях, как сначала подумалось. Хотя и Тит, и Йо-Йо, и Ипси, и Рон и все остальные - мальчики. Чиркнуло меня только на имени наставника - Серафим...

"- Дядь, почему мы идем не в ту деревню, где были в прошлый раз? - спросил мальчик.

-Потому что той больше нет, - ответил дядя. - Ой, - удивился мальчик. - Как это нет? Куда же она подевалась? - Ее занесло лавиной. - О-о! - ужаснулся ребенок. - И что - люди там погибли? - Нет. Их заранее увезли". (Яков Пятигорский. "Игры в горах")

 

     А  к следующему диалогу у меня иллюстрация никак не подбиралась... Потом поняла почему.

 

     "Вечером дядя показал мальчику картинку. На ней были изображены горы, а среди гор - здание. У мальчика в библиотеке было много альбомов с картинками и фотографиями, но этого здания он ни разу не видел.

    -Что это? - спросил удивленный мальчик.

    -Это... один древний храм, - ответил дядя.

    -Красивый! - восхитился мальчик.

    -Я полагаю, что это самое красивое здание в мире, - с важным видом сказал дядя".

...

    Он никак не мог понять - фотография это или рисунок. С одной стороны, и горы, и небо и храм выглядели живыми, как на фото. С другой стороны, было в этом виде что-то чего не бывает на фотографиях, только мальчик не мог понять - чего.

   Он решил поискать в библиотеке.

   ...Он натыкался на альбомы по искусству, живописи, дизайну, архитектуре, но то, что ему было нужно, никак не хотело находиться. Он так прямо и чувствовал, что оно не хочет находиться". (Яков Пятигорский. "Игры в горах")

 

     И тут меня озарило:  ведь это и есть Третий Храм!

 

     На эту тему у меня своя история: когда сыну Леону исполнилось три года, мы в первый раз приехали на Песах в Иерусалим. На площади у Стены Плача я рассказывала ребенку, что огромные камни стены - это всё что осталось от Храма, но когда придет Машиах, то Храм снова будет восстановлен. Леон серьезно ответил: "Мама, а ведь Храм уже есть. Просто вы его не видите. Только маленькие дети могут видеть. Я  - пока вижу."  

  ... Наверное, так оно и есть... И картинка-иллюстрация обязательно будет: "в скором времени, в наши дни!" ("Сильнейшая национальная паранойя по поводу Храма" не обошла стороной и нас с ребенком, хотя иудеи мы с ним совсем недавно, чуть больше шести лет. Но мы искренне надеемся и верим полной верой, что закончится это - добром!)

"- Куда же мне идти? - спросил он. - Ты должен отнести душу наверх! - сказал страж. "Душу... НАВЕРХ! Точно! Вот я и нашел храм!" - озарило его. - Но как туда идти? - спросил он у стража. - Туда не нужно идти, - поправил страж. - Туда нужно ЛЕТЕТЬ". (Яков Пятигорский. "Игры в горах")

    А пока Третий Храм  в Небесном Иерусалиме видят только ангелы и маленькие дети что в сущности одно и то же.

 

    Следующий рассказ ЯП - "Пара бешеных суток прогрессивного туризма". В остров близ Эквадора Лифта не трансформировалась, видимо не захотела. Но вот "дыру первозданного хаоса с вывинченной временной  пломбой",  впридачу с пломбой постоянной: зверьком - предоставила запросто!

"Он просвистел первые ноты американского гимна и торжественно вывинтил, наконец, свою штуковину. Прямо не верилось - винт закончился. При этом раздался хлопок, в воздухе засвистело, как свистит воздушный шарик, когда из него выходит воздух (или я всю жизнь заблуждался?) и всё вокруг слегка закачалось. Стены, потолок... А главное, пол. Я выставил руки вперед. Только бы не упасть. Стены заиграли бликами, как будто за окном неведомые гиганты принялись играть с солнцем в баскетбол. У меня появилось ощущение, что комната куда-то тихонько плывет. Плывет себе куда-то... И всё такое зыбкое, неустойчивое... Страшно-о-о..." (Яков Пятигорский. "Пара бешеных суток прогрессивного туризма")

"-Так. Значит, зверек и есть пломба, - тупо повторил я. - Как это понять? - Это невозможно понять. Да и чего тут понимать! Просто я поставил пломбу, потом покормил ее немножко - и она стала вечной. -А что, когда кормят пломбы - они обязательно становятся вечными? - криво ухмыльнулся я. - Именно так. В этом и заключается принцип. - А... ну да, конечно... Поэтому она должна быть живой? - Она - часть мира. А он живой". (Яков Пятигорский. "Пара бешеных суток прогрессивного туризма")

Мною лично накормлены два котейки! А значит, минимум две дыры первозданного хаоса уже закупорены :) И граффити на стене символичное: "Если забуду тебя, Иерусалим, пусть присохнет к нёбу мой язык" (в церковнославянском переводе - "А́ще забyду тебe, Иерусали́ме, Прильпни́ язы́къ мoй гортaни мо­емy")

    "Беготня нулевого года" снова вызвала легкое ощущение "уже читанного". Главный герой по имени Сервий Туллий?.. Что-то очень знакомое... Вспомнила! Публий Сервилий Воскобойников, буфетчик, продающий римским легионерам сельтерскую воду "Свежее сено"! Записные книжки обожаемого с детства Ильи Ильфа, последний самый зачитанный том из оранжевого пятитомника. Наброски о захвате современной автору Одессы древнеримским легионом. 

    Не удержусь от цитирования, снова хвала интернету!

   "Мишка Анисфельд, известный босяк, первый перешел на сторону римлян.(...)

  Что касается Яшки Ахрона, то он уже служил в нумидийских вспомогательных войсках, и друзья его детства с завистливой усмешкой говорили ему: "Слушай, Яша, мы же тебя совсем не держали за нумидийца".(...)

  Резкий звук римских труб стоял каждый вечер над Одессой. Вначале он внушал страх, потом к нему привыкли. А когда население увидело однажды Мишку Анисфельда, стоящего в золотых доспехах на карауле у канцелярии легата, резкий вой труб уже вызывал холодную негодяйскую улыбку. У Мишки Анисфельда были красивые белые ноги, и он пользовался своей новой формой, чтобы сводить одесситок с ума. Он жаловался только на то, что южное солнце ужасно нагревает доспехи и поэтому стоял в карауле с тремя сифонами сельтерской воды. Легат угрожал ему распятием на кресте за это невероятное нарушение военной дисциплины, но Анисфельд, дерзко улыбаясь, заявил на обычном вечернем собрании у Воскобойникова: «А может, я его распну. Это еще неизвестно». И если вглядеться в холодное красивое лицо легионера, то действительно становилось совсем неясно, кто кого распнет". 

modernlib.ru/books/ilf_ilya_petrov_evgeniy/zapisnie_knizhki_19251937/read/

 

   Ильф так и не написал эту историю. А вот ЯП написал:  свое, неожиданное и оригинальное. Кстати, "Дневной дозор" мною тоже ни разу не читан, даже не посмотрен толком в виде фильма,  потому мои ассоциации - как бы поточнее? - более классические, что ли? ...И я "совсем не держу Яшу за нумидийца" :)  Просто радуюсь возможности вспомнить давно прочитанное. Да и новое хорошее почитать  - удовольствие!!

"Пузатые колонны были испещрены таинственными письменами и усеяны бесчисленными мистическими картинками, не поддающимися однозначному толкованию". (Яков Пятигорский. "Беготня нулевого года")

"...Нет, решительно не понимаю свою сестру! Как можно не замечать таких вещей! А еще колдунья! Ведь сегодня утром на востоке ЗАСИЯЛА НОВАЯ ЗВЕЗДА, и мир... как же это по-латыни-то... перестроился..." (Яков Пятигорский. "Беготня нулевого года")

 

    Наши с Лифтой  иллюстрации начались Владимиром - Лубоцким и логически завершаются тоже Владимиром - Тарасовым. С ним сложнее всего: во-первых, хороший и достаточно давний знакомый, можно даже сказать дружим. Не в смысле - в гости друг к другу ходим, а нечто иное: душевная приязнь и уважение. По крайней мере, с моей стороны... Во-вторых,  мастер слова:  первое что прочла у него - "Россыпь. Синайская поэма". Околдовала меня с первых страниц: буквы  неуловимо трансформируются в арабскую вязь - а на каком языке Синай точнее опишешь?- и легчайше подрагивая  растворяются в жарком мареве пустыни.  И книгу не прочитываешь, а проживаешь. Вдруг морок спадает и осознаёшь: это ведь по-русски написано, на твоём родном языке! Кудесник, не иначе... Заворожил до полной потери места и времени, увлёк на свою поляну волшебства! Спрашивала его: "Как тебе удается так писать? Открой тайну!" Он темнит, отвечает уклончиво: "Понимаешь, я люблю СЛОВО..."  Так я тоже его люблю, но есть один нюанс: Тарасову слово отвечает полной  взаимностью, а меня  - не то чтобы совсем избегает: снисходит иногда. И на том спасибо.

 

    "Фрагменты посвящения"  - вещь психоделическая. Сложная - а разве есть у Тарасова простое?.. "Высоко" написана, многослойно - сейчас поясню. Фабулу при желании можно уложить в одну фразу: трип-путешествие героя по Израилю на тремпах. Приключения он переживает самые разнообразные: авантюрные, эротические (такой пронзительно-откровенной плотской сцены мне читать еще не доводилось ...а читаю я немало!). Но путешествует  - вовсе  не молодой человек, жадно впитывающий кайф и телесные удовольствия, путешествует  - дух. Который одного корня-рода-племени с понятием "духовность". И без Лифты тут не обошлось, поскольку она  - место сакральное. Есть такое понятие  - "энергетический выход". Так вот Лифта - "энергетический вход". Затягивает вглубь себя у источника, а выпустит там где сочтёт нужным: или в Иерусалиме средневековом, или в не менее мистическом Цфате - это у меня уже личный опыт общения с Лифтой и ее тайнами ...  Не менее четверти века тому назад со-бытиЕ  героя книги с ней происходило, а Лифта  не изменилась ничуть, только стены домов рушатся и фриков почти не осталось.

"(завело туда ненароком, намеревался друзей навестить во стольном граде и без особых задумок сразу спустился в Лифту - очень завлекательно она смотрится при въезде в Иерусалим, не устоял, пошел проведать, оказалось, полна фриков и гашиша: устойчивая атмосфера цветущей заброшенности, фрукты под боком растут, родник известный с библейских времён, есть и небольшой бассейн для сбора чистейшей родниковой воды, холмы опять же, долина внизу - клёво, зацепился на неделю)". (Владимир Тарасов. "Фрагменты посвящения")

"Полуголым он стоял передо мной в яркую летнюю ночь в Лифте - неподалёку знаменитый источник, слышно как причитает вода, вытекая из бассейна, на склоне чернеют очертания брошенных арабскими жителями в сороковые и заселённых теперь распиздяями домов, с пробитыми потолками и полами - здоровеные дыры, по метру в диаметре - сверчки и цикады вносят свою неповторимую ровную ноту - таково спокойное дыхание южной ночи, - наверху змейка огней шоссе, ведущего в город, мягкое лунное освещение, блестят камни, поблескивают листочки вокруг, темнеют тёплые тени, тихо, великолепно, радостно". (Владимир Тарасов. "Фрагменты посвящения")

 

    Лифта,  крутой склон у подножия Иерусалима, принимает всех. А после разбрасывает по всему свету отравленных сладким и горьким ядом познания иных реальностей. Не столько Лифта сама по себе: она лишь средоточие и символ "нижнего мира" Израиля. А Израиль - он  очень плотный, с высокой духовной концентрацией. Шестое тысячелетие от сотворения мира  давит его пресс истории: до полного метафизического "износа оси"... Жить, а точнее выжить  в нем могут не все: "иных уж нет, а те далече".  

    Лисица... Одна из тех, кто теперь далеко, дальше не бывает. "Маленькая, хрупкая, с очень живым лицом, неуёмная в выражении своих эмоций, коих всегда через край - издали её все любили". ("Фрагменты посвящения")

     Герой по имени Нея (на протяжении всей книги Я и Нея это один человек, только в разных ипостасях) зовет ее Лисицей, а она - вовсе не земное существо, изящный огненно-рыжий лесной зверёк. Сама говорит: "я  жизни не знаю я птичка \ я небо верчу".  Это уже не семидесятые-восьмидесятые  годы, а поближе. Конец ХХ века, всеобщая истерия по поводу  "числа зверя"  (999 = перевернутое 666,  некоторые  друзья-товарищи всерьез  в 1999-м конца света ожидали: шаманили, справляли тематический праздник на Ар Мегиддо. Но Апокалипсиса в ту пору  не случилось, и зверь не пришел, а вот  птичка - улетела в небо...)

 

    Ой ты, птица-горлица на горах-горенках Иерусалима Горнего...

 

   Долгое путешествие Я-Нея начинается в Тель-Авиве и завершается (завершается ли?) в Иерусалиме. "Над Иерусалимом расступается ночь".

"Это час красоты. Редеющий на фоне чёрных силуэтов города мрак наливался тёмно-зеленым цветом, будто огромный, рваный по краям лист субтропического фикуса приклеили к небосводу. Зелёное пятно постепенно разрасталось, а ещё через минуту впивающий озеро хлорофилла восток начал светлеть, небо с каждой секундой теряло густоту оттенка, наконец, по мере увеличения площади, излился едва проступающей зеленью морской волны. Поражающее изысканной щедростью зрелище длилось вряд ли дольше пяти-семи минут, затем рассвет превратился в более или менее расхожий, до последнего мазка знакомый". (Владимир Тарасов. "Фрагменты посвящения")

"Звёзды угасали, исчезая невесть куда. Я не стану допытываться, куда и почему, мне и так ясно - когда-то молодой поэт внушил: звёзды - птицы, застрявшие в небесной тверди на ночь и стынущие в ней до зари, а с рассветом они быстро оттаивают с тем чтобы прилететь обратно на землю - ведь небесная твердь гораздо ближе, чем можно предположить. Он знает, этот молодой поэт, недаром зовут его Птах". (Владимир Тарасов. "Фрагменты посвящения")

 

      А "в последних строках моего письма" - благодарность тем,  кто мне помогал. За "Смысл Атараксии" спасибо Олегу Болознову. Так называлась композиция питерской рок-группы "Архивариусы", Олег автор этого альбома. Жаль что запись не сохранилась, магнитофонная лента рассыпалась в прах. А в конце 70-х годов прошлого века подобные вещи не оцифровывались. Олег - личность яркая, неординарная, о нем  здесь почитать можно, хоть и не всё правда.

    http://www.rock-n-roll.ru/forprint.php?file=encyclopedia/%C0/%C0%D0%D5%C8%C2%C0%D0%C8%D3%D1%DB    

    Высокого полета твоей душе, Олег, ты видишь: в Иерусалиме тебя помнят!

    Моему старшему сыну - спасибо от всего сердца: за незримое присутствие тебя в Лифте, за друзей твоих, которые  и здесь, и там. Но здесь их  больше, и я очень рада что теперь это наши общие друзья. Мы все тебя любим и помним.

    Моим близким и домочадцам -  за спокойное терпение: борщей варилось мало и неохотно, больше сиделось в интернете и за книгами.

    Главное спасибо - Сергею за фото. Которые со мной -  получились "в среде". Чувственные  и красивые ... а иначе чем бы я иллюстрировала?!

 

    И особая благодарность всем тем, кто прочтет этот текст, но лучше - читайте "Альтернативную антологию прозы"! Познайте смысл Атараксии посредством парадоксов Антологии...

 

Лилия (Рахель) Соколова

Иерусалим, Израиль